Неточные совпадения
Он машинально повиновался, с вожделением поглядывая на икру. Она подвинула ему тарелку, и он принялся удовлетворять утренний, свежий аппетит. Она сама положила ему котлетку и налила шампанского в граненый
стакан, а себе в бокал, и кокетливо
брала в рот маленькие кусочки пирожного, любуясь им.
В канцелярии было человек двадцать писцов. Большей частию люди без малейшего образования и без всякого нравственного понятия — дети писцов и секретарей, с колыбели привыкнувшие считать службу средством приобретения, а крестьян — почвой, приносящей доход, они продавали справки,
брали двугривенные и четвертаки, обманывали за
стакан вина, унижались, делали всякие подлости. Мой камердинер перестал ходить в «бильярдную», говоря, что чиновники плутуют хуже всякого, а проучить их нельзя, потому что они офицеры.
— Не буду, — отвечала, улыбаясь, Агата, чувствуя, что у нее в самом деле в глазах все как-то начинало рябить и двоиться. — Вы думаете, что я в самом деле пятилетняя девочка: я могу делать то же, что и все; я вот
беру еще
стакан шампанского и выпиваю его.
К вечеру другого дня он поднялся и пошел в кабак. Насилу добрел до кабака и стал пить. Но сколько ни пил, хмель не
брал его. Он молча сидел за столом и пил
стакан за
стаканом. В кабак пришел урядник.
Слегка покачиваясь на ногах, офицер остановился перед Джеммой и насильственно-крикливым голосом, в котором, мимо его воли, все таки высказывалась борьба с самим собою, произнес: «Пью за здоровье прекраснейшей кофейницы в целом Франкфурте, в целом мире (он разом „хлопнул“
стакан) — и в возмездие
беру этот цветок, сорванный ее божественными пальчиками!» Он взял со стола розу, лежавшую перед прибором Джеммы.
— Извольте, но только позвольте прежде подкрепиться еще стаканчиком портеру! — как бы скаламбурил Максинька и,
беря бутылку, налил себе из нее
стакан, каковой проворно выпив, продекламировал гробовым голосом...
— Зачем так! Коли кто пьет — тот особливо по вольной цене заплати. Водка-то, коли без акциза — чего она стоит? — грош стоит! А тут опять — конкуренция. В ту пору и заводчики и кабатчики — все друг дружку побивать будут. Ведь она почесть задаром пойдет, водка-то! выпил
стакан, выпил два — в мошне-то и незаметно, убавилось или нет. А казне между тем легость. Ни надзоров, ни дивидендов, ни судов — ничего не нужно.
Бери денежки, загребай!
Хорунжий говорил еще долго в том же роде. Изо всего этого Оленин не без некоторого труда мог понять желание хорунжего
брать по шести рублей серебром за квартиру в месяц. Он с охотою согласился и предложил своему гостю
стакан чаю. Хорунжий отказался.
Медузин показывал сам пример гостям: он пил беспрестанно и все, что ни подавала Пелагея, — пунш и пиво, водку и сантуринское, даже успел хватить
стакан меду, которого было только две бутылки; ободренные таким примером гости не отставали от хозяина; один Круциферский, приглашенный хозяином для почета, потому что он принадлежал к высшему ученому сословию в городе, — один Круциферский не
брал участия в общем шуме и гаме: он сидел в углу и курил трубку.
— Нет, любезный Дмитрий Яковлевич, честные люди так не поступают, — говорил Иван Афанасьевич, держа одной рукой Круциферского за рукав, а другою
стакан пуншу, — нет, дружище, припрятался к сторонке, да и думаешь, что прав. У меня такой закон:
бери не
бери, твоя воля, а взял, так пей.
(В глубине сцены Соня повязывает платок на голове Двоеточия. Смех. Из леса, около ковра с закусками, выходит Замыслов,
берет бутылку вина и
стаканы и идет к Басову, за ним идет Двоеточие, отмахиваясь руками oт Сони.)
Градобоев. Как
брали? Чудак! Руками. У турки храбрость большая, а дух у него короткий, и присяги он не понимает, как надобно ее соблюдать. И на часах ежели он стоит, его сейчас за ногу цепью прикуют к пушке, или там к чему, а то уйдет. Вот когда у них вылазка из крепости, тогда его берегись, тут они опивум по
стакану принимают.
Слуги
берут его под руки и ведут к Хлынову. Другие приносят вино и
стакан.
—
Бери стул, крестьянин, садись, выпей чаю. Мальчик, дай
стакан, — вон там, на полке…
Эта Жервеза каждый день являлась к madame Бюжар, и, оставив у нее ребенка, отправлялась развозить свои продукты, а потом заезжала к ней снова, выпивала
стакан кофе,
брала ребенка и с купленным для супу куском мяса спешила домой. Дорушка несколько раз видела у madame Бюжар Жервезу, и молочная красавица ей необыкновенно нравилась.
Сидим, разговляемся, все как следовает по порядку, а тетка наливает мне
стакан водки и подносит: «Поздравь, говорит, дядю с праздником…» А я в те поры насчет этой водки ни-ни, ни единой капли в рот не
брал.
Затем он садится за стол,
берет себе
стакан и тотчас же начинает говорить.
— Вино сердце веселит, вино разум творит, — присовокупил Сергеич,
беря дрожащими руками
стакан.
И всё это Ольга Михайловна должна была помнить и потом кричать; «Иван Петрович, это вам без сахару?» или: «Господа, кто просил пожиже?» Но тот, кто просил пожиже или без сахару, уж не помнил этого и, увлекшись приятными разговорами,
брал первый попавшийся
стакан.
Я не кончил… Язык у меня запутался от мысли, что я говорю с людьми ничтожными, не стоящими и полуслова! Мне нужна была зала, полная людей, блестящих женщин, тысячи огней… Я поднялся, взял свой
стакан и пошел ходить по комнатам. Когда мы кутим, мы не стесняем себя пространством, не ограничиваемся одной только столовой, а
берем весь дом и часто даже всю усадьбу…
— М-да… «енарал»… Пропишет он им волю! — с многозначительной иронией пополоскал губами и щеками полковник, отхлебнув из
стакана глоток пуншу, и повернулся к Хвалынцеву: — Я истощил все меры кротости, старался вселить благоразумие, — пояснил он докторально-авторитетным тоном. — Даже пастырское назидание было им сделано, — ничто не
берет! Ни голос совести, ни внушение власти, ни слово религии!.. С прискорбием должен был послать за военною силой… Жаль, очень жаль будет, если разразится катастрофа.
Старший штурман, сухой и старенький человек, проплававший большую часть своей жизни и видавший всякие виды, один из тех штурманов старого времени, которые были аккуратны, как и пестуемые ими хронометры, пунктуальны и добросовестны, с которыми, как в старину говорили, капитану можно было спокойно спать, зная, что такой штурман не прозевает ни мелей, ни опасных мест, вблизи которых он чувствует себя беспокойным, — этот почтенный Степан Ильич торопливо допивает свой третий
стакан, докуривает вторую толстую папиросу и идет с секстаном наверх
брать высоты солнца, чтобы определить долготу места.
Горничная вносит в кабинет на подносе два
стакана чаю и корзинку с сухарями… Иван Матвеич неловко, обеими руками
берет свой
стакан и тотчас же начинает пить. Чай слишком горяч. Чтобы не ожечь губ, Иван Матвеич старается делать маленькие глотки. Он съедает один сухарь, потом другой, третий и, конфузливо покосившись на ученого, робко тянется за четвертым… Его громкие глотки, аппетитное чавканье и выражение голодной жадности в приподнятых бровях раздражают ученого.
Утро. Десять часов. Моя maman наливает мне
стакан кофе. Я выпиваю и выхожу на балкончик, чтобы тотчас же приняться за диссертацию.
Беру чистый лист бумаги, макаю перо в чернила и вывожу заглавие: «Прошедшее и будущее собачьего налога». Немного подумав, пишу: «Исторический обзор. Судя по некоторым намекам, имеющимся у Геродота и Ксенофонта, собачий налог ведет свое начало от…»
Утро было тихое, светлое, морозное… В комнатах было тепло, уютно… На столе стоял
стакан чая и слегка дымил… Не стучали, не кричали, не лезли с разговорами… Отлично писать при такой обстановке!
Бери перо в руки да и валяй себе!
— А Вацлав Лаврентьевич в «анатомии»? — спросил он,
беря из рук жены
стакан и подавая мне.